Отец (2007)

Война кончилась, а облегчения нет — только горький привкус на губах да тревога, что свербит где-то под рёбрами. Алексей, вроде бы и живой, а будто половинка от человека: домой-то ехать надо, да как встретят? Дети, которых бросил крохами, — узнают ли? Люба, жена... А вдруг за эти годы всё перегорело, как костёр в пепелище? А Маша... Эх, Машка. В своём-то городе чужая — родни дальняя, да и та словно сквозь туман. Едет в том же поезде, что и Алексей, глядя в стёкла на мелькающие поля — пустые, будто её будущее. И как-то так вышло, что разговорились. То ли от тоски, то ли потому что в глазах друг у друга увидели ту же неуютную правду: война кончилась, а мир не вписывается в душу, как новый сапог — жмёт, натирает. На её станции он неожиданно вышел следом. Может, испугался, что дальше ехать — как прыгать в ледяную воду. Два дня жили будто в подвешенном состоянии: ни прошлого, ни завтра. Говорили о пустяках, смеялись невпопад, а по ночам Алексей курил на крыльце, слушая, как ветер воет в проводах — точь-в-точь как снаряды когда-то. Пообещал «светлый образ хранить»... Ну знаете, эти высокие слова, которыми прикрывают стыд и растерянность. Дома — всё как в сказке: Люба жива, дети здоровы, печка топится. Да только сердце не унимается. На фронте всё было ясно: враг там, свои здесь. А тут — дочь влюбилась в кого-то без спросу, сын грубит, жена вздыхает, глядя в пустую кастрюлю... И он, как слепой щенок, тычется в эту жизнь, где даже любовь стала какой-то чужой, неудобной. Иногда ночами вспоминает Машины руки — шершавые от работы, но тёплые. Или смех Любы в прошлом, ещё до всех этих лет разлук. И понимает, что война — она ведь не закончилась. Просто теперь воюешь с тишиной, с невысказанным, с собой. Учишься заново дышать, прощать эти неловкие паузы за столом... Или нет, не прощать — принимать. Потому что иного выхода, кажется, всё равно нет.