В тот день всё было как обычно. Келлер Довер отпустил дочь Анну в гости к подруге. Девочки не вернулись. Нашёлся лишь фургон, но водитель, Алекс Джонс, оказался чист перед законом. Но не перед отцом. Отчаяние — страшная сила. Келлер и отец второй девочки похищают Алекса. Они запирают его в подвале. Допросы, мольбы, тишина. Затем — намёки, угрозы, боль. Пытка становится единственным языком, на котором Келлер ещё может говорить. Алекс молчит. А потом находят Джой. Она жива. И она говорит, что
Это началось почти как нелепая шутка. Она, простая и колкая, вдруг оказалась в опостылевшем мире притворной вежливости и натянутых улыбок. И выдержала недолго. Вместо того чтобы подчиниться, она устроила цирк. Танцевала на столе, цитируя классиков сквозь отборный мат, шокировала соседей в обтягивающих платьях и говорила то, что все боялись даже подумать. Её поведение было вызовом, грубым и искренним протестом против фальшивых идеалов. Она не стремилась понравиться. Её слова резали правдой, а