Их жизнь превратилась в день, повторяющийся снова и снова. Сначала была лишь лёгкая тревога, смутное ощущение дежавю. Но вскоре стало ясно: они заперты. Временная петля захлопнулась, и привычный мир рассыпался на осколки одних и тех же событий. Сначала был хаос и отчаяние. Попытки что-то изменить лишь запутывали всё сильнее. Но потом они поняли, что единственный шанс — в них самих. В их общих воспоминаниях, в том, что связывало их до этого странного дня. Каждый новый цикл становился не просто
Семнадцатилетний Рикардо ворует тростник с заброшенной фабрики, прячет добычу в сломанном холодильнике. Его мир — это липкие пальцы, свист ржавых труб и вечный запах пота от футбольной формы, которую стирает Луана, его соседка. Она предупреждает его о полицейских облавах, но он лишь пожимает плечами, предлагая жареную маниоку. Все меняет найденное в её рюкзаке письмо из Манауса. Детский почерк, пятно от асаи. Луана уверена — это весточка от матери, которая когда-то рисовала орхидеи. Они
Обычная жизнь Лукаса, уличного музыканта, закончилась в один миг — среди прилавков рынка, в дыму перестрелки. Умирающий старик втолкнул ему в руку медальон, прохрипев о какой-то Каролине в Петрополисе. С этого всё и началось. В его рюкзаке, рядом со сломанным кавакиньо, нашлись пожелтевшие письма. Они вели его к ней — к резкой и насмешливой Каролине, которая пахла жареной мукой и знала толк в старых проводах. Вместе они стали читать эти строки, написанные рукой некой Изабел. И поняли, что
София всегда жила в мире грёз, сотканном из романов Джейн Остин. Она искала там изящные манеры и возвышенные чувства, которых так не хватало в её стремительном веке. И однажды она оказалась внутри этой мечты — в XVIII столетии, среди балов и карет. Сначала это было восхитительно. Всё вокруг казалось страницей из любимой книги. Но очень скоро иллюзии стали рушиться. Поэтичный на первый взгляд уклад обернулся жёсткими условностями, ограничивающими свободу. София с тоской вспоминала о своём