Три подруги, Инкен, Лена и Виктория, на пороге выпускного бала с ужасом осознают, что их юность прошла мимо одного из главных переживаний взросления. Они решают наверстать упущенное, во что бы то ни стало познав себя до окончания школы. Их путь начинается в шумных ночных клубах, где каждая пытается преодолеть робость и неуверенность. Параллельно они погружаются в откровенный мир секс-чатов, где анонимные беседы становятся уроком смелости. С каждым шагом они открывают не только новые грани
После похорон брата в кармане у Бодо нашли чужой ключ и обгоревшую фотографию. Сестра Эльза обмолвилась о странных звонках и каких-то «пакетах из-за границы». В гараже, между канистр, он нашёл дневник Юргена — адреса складов, суммы в западных марках. Сосед-механик хмуро предупредил, чтобы Бодо не лез не в своё дело. В пивной журналистка Ханна Мейер сунула ему листок: «Ваш брат вез не только стиральные машины». Вместе они нашли ангар за вокзалом — ящики с джинсами, коробки кассет, поддельные
В пекарне «Зимняя рожь» Лена месит тесто, а за окном мигают гирлянды. На площади Томас чинит куранты, роняет винт в снег и бормочет что-то себе под нос. Утром она находит в муке его записку — про встречу у фонтана и гирлянды. Рвёт её, но обрывки засовывает в карман. Вечером у киоска с миндалём он возится с перегрызенным проводом, а она ставит перед ним коробку с перепаянными проводами. Говорят о калачах без кардамона — она помнит, что он его не терпит. Потом вешают украшения на ёлку у аптеки,
Лена живёт в ритме старой пекарни: ржаные булочки, пятна от кофе, сломанная вешалка. Однажды в её размеренную жизнь врывается Йонас, студент с синяком под глазом и коробкой старых фотографий. На снимке — её мать, молодость, балкон 89-го. Это становится ключом. Они начинают копаться в прошлом. Сидят на скамейке у Эльбы, разбирают обрывки газет, записи с готическим шрифтом. Йонас читает про листовки, спрятанные в муке. Лена вспоминает бабушкину версию: дед сгорел на мельнице из-за плиты. Но всё
Каждое утро в кафе на Лихтенштейнштрассе их встреча — Мона с синяками под глазами после ночной смены в «Шарите» и Мари с таксой Гретой. Их разговоры — о быте, о шумных соседях, о капризных пациентах. Пока однажды Мари не замечает на руке Моны странные царапины. Та резко прячет руку. «Не твое дело». Потом Мари находит в подвале старую коробку с дневниками. В них — женщина по имени Ингрид, работавшая в той же клинике. На обороте её фотографии — адрес Моны. Вопрос «Ты знала её?» повисает в воздухе