1942 год. Оккупированная Белоруссия. Жизнь путевого обходчика Сущени рушится в одночасье: соседи обвиняют его в сотрудничестве с немцами. Он не предатель, но клеймо уже поставлено. К нему на хутор приходят двое партизан — Буров и Войтик — с приказом привести смертный приговор в исполнение. Они ведут его в лес, и этот путь становится пыткой для всех троих. Случайная стычка с полицаями, ранение, заблудившаяся в тумане телега — абсурд войны ломает их планы. Сущеня, приговорённый к смерти,
Тёплый ключ от «девятки» в руке, масляный отпечаток пальца. Заводской гудок — сигнал собираться в гараже. Ящики из-под пива, тёплая водка, банка огурцов. Серёга сплёвывает шелуху: «В Красноярске монтажникам по три сотни в день. Поедем?». Лёха молчит, глядит на трещину в стене. Марк ковыряет старый магнитофон: «У меня мать одна тут. И Танька...». Серёга уехал. Лёха сунул ему на вокзале свёрток с салом и хлебом. Марк остался, чинил проводку в «Ласточке», где Танька в розовой кофте разносила
Сергея выселяют из единственной комнаты в хрущевке. Долги, холод, пустота. Он бросает в рюкзак компас деда и уезжает на восток, в плацкарте, где ржавая руда за окном сменяется тайгой. В поезде он встречает Аню, студентку-антрополога. Она ищет в заброшенной деревне иконы староверов. Он не знает, что ищет сам. Их пути сходятся в Прокопьевке, у последнего жителя — старика Ефима. Среди бревен и тишины Сергей находит не клад, а письма своего деда. Тот писал о украденном слитке, не от жадности, а
Сергей заложил документы на мамину квартиру в банке, пока Лида не видела. Деньги были нужны срочно — их пёс Тимка мучился, требовалась операция. В банке ему выдали договор с грабительскими процентами, на которые он тогда не обратил внимания. Лида нашла квитанцию случайно. Ужаснулась. «Это же мамина квартира!» — говорила она, а Сергей молчал. Предложили продать их старенькую «десятку», но выручки бы не хватило. А потом начались звонки из банка. Сначала напоминали, потом угрожали. Проценты росли