Днем они были как все. Виктор Цой — кочегар, Юрий Шевчук — дворник, Борис Гребенщиков и Олег Гаркуша — сторожа. Обычные советские люди в серой реальности, где их внутренний огонь был никому не виден. Но с наступлением ночи маски сбрасывались. Они выходили на сцену, и их голоса, хриплые и честные, становились голосом целого поколения. Их песни — не про парады и пятилетки, а про боль, любовь, свободу. Про то, что было на самом деле в душе у каждого. Залы взрывались. Тысячи молодых людей, которые
Ленинград, конец семидесятых. Виктор Цой с гитарой за спиной пробирается в подвал на Некрасова. Там ждут Юра Каспарян и Святослав Задерий. Сырость, перемотанные провода, банка с краской. «Опять метроном забыл?» — бросает Юра. Виктор молча достаёт чёрный прибор. За стеной крик соседа: «Опять ваша какофония!». Репетиция — спор о ритме в «Электричке». Цой настаивает на своём. Потом чай из алюминиевой кружки, разговоры о том, где достать плёнку. Восемьдесят третий. Виктор в засаленной спецовке
Трое молодых — Саша, Димка, Марина — заперты в провинциальном городке, каждый в своей ловушке. Саша, пропахший бензином, мечтает о Питере, как о спасении. Он ковыряется в «Жигулях» и говорит о побеге, но его решимости хватает лишь на смятый билет в кармане. Димка задыхается в семейном «бизнесе» на рынке, среди ящиков с дубленками. Он пытается вырваться, но доллары, спрятанные под половицей в гараже, притягивают trouble. Когда накрывает милиция, он видит отчаяние отца — и понимает, что связан по