В зале суда пахнет деревом и пылью. Судья Лангенбюхнер листает папку со снимками сгоревших бараков. Прокурор Криглер, в пиджаке с потертыми локтями, ставит на стол кассетник. Из него доносится ровный голос обвиняемого, Адольфа Мурера: он отвечал только за расписания. У двери, опираясь на костыль, стоит Ирене Гольдман. Шрам на руке скрыт чёрной перчаткой. Она рассказывает, как их везли в товарном вагоне, как дети плакали от жажды, а двери не открывали. Мурер смотрит в окно на мокрый снег.
Она покупала штрудель, он вечно ронял вилку и путал монеты. «Тысяча извинений», — говорил он. Лена смеялась и поправляла: «У нас говорят *Entschuldigung*». Так они и встретились — в кондитерской, потом в музее, на лекции о фламандцах. Случайность за случайностью. Он позвал её в Брюссель. В поезде пропала связь, мир сузился до вагона. В его квартире над каналом пахло дрожжами, а на столе лежала открытка с Моцартом — та самая, что Лена когда-то выбросила. «Зачем ты это взял?» — «Думал, это знак».