Кай таскает ящики с треской на рынке Веллингтона. Его мир — это запах соли, водорослей и тихая ярость. В кармане — фотография отца, забранного морем у мыса Паллисер. Дядя Руа шипит ему вслед о покойной матери, а Кай молча сжимает банку пива, пока алюминий не врежется в кожу. Его сестра Майя видит в этом городе ловушку. Руки в мазуте, на одной — татуировка с широтой их старой фермы. Она чинит моторы и мечтает о билете в Окленд, о другом свете, о людях. «Здесь даже чайки дохнут от скуки», —
Три сестры пытаются спасти похоронное бюро, доставшееся им от отца. Дела идут катастрофически: Нико перебирает папки с неоплаченными счетами, Мика ведёт абсурдные переговоры с клиентами, а Джей предлагает сдать зал под вендетты. Они кремируют аквариумную рыбу вместо мужа клиентки, чинят катафалк маслом для жарки — каждый день это борьба с абсурдом и запустением. А потом они находят конверт. Их отец, оказывается, завещал землю под бюро местной секте целителей. Это последняя капля, ставящая под
Мэйра каждый день меняла марлю на ожогах старого маори, слушая его ворчание. Её брат Эмиль чинил сети в порту, пахнущем тухлыми мидиями, а её парень Кай метил овец на ферме под Крайстчерчем. Их жизнь была соткана из простых, тяжёлых вещей: зелёная краска, что не оттирается, ветер, рвущийся с юга, и страх, что банк заберёт землю. Потом Эмиля не стало. Он утонул, спасая других. На похоронах Кай стоял в потёртом пиджаке, том самом, в котором ходил на свидания. И вот они уже стоят на пляже, где