Третий в списке самых разыскиваемых преступников. Для него это не просто строчка, а приговор. Он хочет быть первым. Не просто скрываться, а стать легендой, тем, чьё имя будет звучать громче всех. И для этого он решает сделать невозможное — устранить двух тех, кто стоит выше него. Это отчаянная игра, где каждый шаг может стать последним. Он ввязывается в смертельную гонку, где правила пишутся кровью. Доверие здесь — роскошь, а предательство подстерегает за каждым углом. Мир вокруг него, мрачный
Ли-Чен работал в кафе, носил в кармане разбитый телефон с фото погибшей матери. Однажды он нашел старый фотоаппарат. На снимках — он сам, но в военной форме сороковых, и девушка, вылитая соседка Сяо-Фэн. Снимки были в странных пятнах, похожих на кровь. Сяо-Фэн призналась, что видит те же сны: грохот поезда в тоннеле, крики на японском. Вместе с А-Юэ, искавшей сестру, они спустились в заброшенный госпиталь. Стены были испещрены следами, похожими на пулевые. А-Юэ показала газету 1945 года — там
Каждое утро гудок конвейера. Энди стоит третьей в ряду, в синей униформе, пропахшей машинным маслом. После смены — комната в общежитии, где она с подругами-мигрантками спит на матрасах, застеленных газетами. Расчётная ведомость, штраф за пять минут опоздания. Молчание. Однажды в цехе начальник Цай кричит на неё, когда она царапает корпус телефона. «Вычту из зарплаты!» Она стискивает зубы, но потом переводится в упаковочный цех. Там водитель Чэнь иногда подсовывает ей булочки с красной фасолью.
Каждое утро Ли Миньхуэй смахивал с подоконника паутину с чёрным пауком. Это был его ритуал, как и кофе с сгущёнкой перед работой. А на работе — старые дела об утопленниках, которые перед смертью шептали о красных глазах в воде. Его напарница, Чэнь Сяолянь, сначала смеялась над этими сказками. Пока однажды не нашла в своём кармане мокрый детский рисунок — паук в луже крови. Старый рыбак в порту говорил о проклятых, о предательстве. А потом Сяолянь на записи с камер увидела лицо своей сестры,
Она словно неваляшка: сколько раз её опрокидывало — всё равно поднималась. Нина колесила по задворкам Азии с застывшим между детством и усталостью лицом, пытаясь собрать пазл своего прошлого. Тайваньские переулки, где запах улуна смешивался с горечью обид. Густые малайзийские джунгли. Мьянма, где каждый взгляд проверял: «А ты своя?» В её рюкзаке — потрёпанный блокнот с адресами людей, которые могли знать правду о матери. Иногда казалось, она бежит не к чему-то, а от себя самой. В Мьянме её