Вена, 1847 год. В родильном отделении больницы царит необъяснимая эпидемия. Молодые матери умирают одна за другой от послеродовой горячки, и медицина бессильна. Венгерский врач Игнац Земмельвейс с болью в сердце наблюдает за этой чумой. Его поражает простая, но страшная деталь: в одном отделении, где работают студенты, умирает куда больше женщин, чем в другом, где принимают акушерки. Он ищет причину, пока трагедия с коллегой не открывает ему глаза. Тот, порезавшись при вскрытии, умер с
Семнадцатилетняя Ливия Новак переезжает с матерью Эвой в старую квартиру на улице Ваци. Среди коробок с бабушкиным фарфором она находит под скрипящей половицей потрёпанный дневник. На обложке — имя «Арпад Ковач, 1956». Внутри — карандашные наброски танков и детские стихи о вишнёвом дереве. Сосед Иштван, бывший архивист, увидев тетрадь, бросает на ходу: «Ковач… Его семью выселили зимой 56-го. Пальто не разрешили надеть». Ночью Ливию будит скрип двери. В запотевшем зеркале ванной мелькает силуэт
Будапешт, 1944-й. Промозглый подвал бывшей пекарни стал убежищем для шестерых. Они не герои — им просто некуда бежать. Эржебет, бывшая студентка-медичка, перевязывает раны грязными бинтами. Ласло с горящими глазами доказывает, что его самодельная взрывчатка сможет что-то изменить. Между облавами и перестрелками они спорят о Бетховене, делят ворованные яблоки, смеются над глупыми шутками. Но этот смех обрывается, когда находят их связного с перерезанным горлом. Война здесь — лишь фон. Важнее то,