Он приехал в Циньшуй на рассвете с письмом о наследстве — каменистый участок и полуразрушенный дом с треснувшим алтарём. Чжан Вэй на пристани чинил сети, не глядя спросил: «Продавать собрался?» Ли Сяо молча пил чай, глядя на бабушку Лань, развешивающую треску. Под половицами он нашёл отцовские схемы ирригационных каналов, чернила расплылись от сырости. Чжан Вэй принёс мотыги и украденные бетонные блоки. «Слева копать или справа?» — хрипел он, скидывая прорванный сапог. К ним присоединились
Сначала он был для неё просто парнем с задней парты — молчаливым, с мятной жвачкой и взглядом, всегда устремлённым куда-то в окно. Сяо Мэй тыкала его в спину ручкой, раздражённая его равнодушием. Но потом она начала видеть другое. Кошка с перевязанной лапой в его рюкзаке. Ссора с отцом у лавки с каштанами, где прорвалась боль из-за мамы в больнице. Стихи в тетради о дожде, когда всем остальным нужен был просто зонт. Она медленно собирала его по кусочкам, как те рассыпавшиеся фломастеры. Он
Ли Чунь — защитник в шанхайском суде. Её мир — это папки с истрёпанными делами, зал, похожий на сауну из-за сломанного кондиционера, и тихие отчаяния тех, кого судят. Она ведёт дело Ван Лэя, парнишки с рынка, обвинённого в краже. Он ёжится в чужом пиджаке и шепчет, что просто хотел купить риса для матери. Чунь вытирает вспотевшие ладони о юбку, задавая вопросы свидетелю, который мнёт кепку и избегает её взгляда. Вечерами она возвращается в комнату над пельменной, где обои отклеиваются от
В той кофейне на углу всё и началось. Он — Чэнь Сюань, фотограф с колкостью на языке. Она — Ли Сяо, сценаристка, вечно зажатая в тисках дедлайна. Их встреча была случайной: толчок, пролитый кофе, язвительная шутка с его стороны и её не менее едкая отповедь. Потом были встречи в парке Цзинъань. Он приносил имбирный чай в термосе, когда у неё от нервов дрожали руки. Она ворчала на его розовые закаты, сравнивая их с глазурью. Их диалог был постоянным поединком, где за каждым колким словом