Каждое утро Антонио заставал её у колодца — Пурифу, с спутанными волосами и запахом полыни. «Почему не смотришь на меня?» — шипела она. Он бросал монету через плечо, шепча: «Сглазишь, уходи». По воскресеньям её выгоняли из часовни метлой. Соседи находили у порогов восковые куклы с конскими волосами — она закапывала их под оливами, бормоча заклинания. На ярмарке он ударил её плетью, когда она сунула ему мешочек с лягушачьими лапками. Толпа загудела: «Ведьма!». Дон Винченцо увёл её в склеп,
Эмили из Бостона пытается прижиться в Турине, в доме мужа Луки Бартоли. Ее дни — это ворчание Луки, упреки его матери Сильваны по поводу неумелого соуса и одинокие вечера с учебником итальянского, где она подчеркивает слово «выжить». Она словно заточена в тесной квартире с треснувшей плиткой, где даже стиральная машина кажется обвинением. Побег в Ниццу становится глотком воздуха. Там Жерар рисует ее портрет и говорит, что она похожа на рыбу, задыхающуюся в аквариуме. Она смеется, и это чувство
Лука Моро, механик, чинит машины в своём гараже у вокзала. Его сестра Карла работает на текстильной фабрике, её пальцы обожжены кислотой. Она приносит ему сигареты и тревожные новости: хозяин фабрики, Треви, задерживает зарплату, а в документах творится что-то неладное. Карла видела его с кем-то на чёрном «Ланче», номера которого совпадают с объявлением о пропаже грузовика с шерстью. Лука начинает тихое расследование. Он находит на складе следы аварии и обрывок квитанции с печатью Треви.