Каждое утро Чжун Куй с родинкой на виске поднимался в храм. Старый Лао Ши заставлял его до заката переписывать защитные заклятия, иначе духи украдут последние персики из сада Сюй Минь. По вечерам он тайком бегал к реке, где дочь гончара Ли Цин учила его плести бамбуковые ловушки. Её смех на время заглушал лязг призрачных цепей. А потом в деревне Циньшуй начали пропадать дети. Старейшина винил демона-оборотня, но Чжун Куй, разбирая обломки расколотой таблички предков, нашёл волчий коготь. Он
Хуа Цян рубил имбирь на тесной кухне «Золотого дракона», пока хозяин Лю Вэнь не потребовал готовить бургеры для туристов. Тогда Хуа швырнул полотенце и уехал в деревню Шибай, прижимая к груди засаленные кулинарные тетради отца. Там старик Ли учил его варить бульон на хрипящих костях, приговаривая, что огонь должен спать, а не гореть — как женщина перед рассветом. Через полгода в переулке за рынком Цинпин появилась лавка «Лапша с душой»: три стола, ржавая плита. Офисный клерк Чэнь, попробовав
В подсобке прачечной «Чистый лист» пахло мылом и чужими тайнами. Хуа Цянь, прачка, для которой каждый запах был страницей из чужой жизни, нашла окровавленный платок. Его хозяйка, Цзинь Мин, из богатой семьи, стояла перед ней с вопросом: «Ты чувствуешь миндаль в этой крови?» Так началась их странная сделка. Хуа читала улики носом, а Цзинь открывала двери в другой Шанхай — клубы, аптеки, светские рауты. Они искали пропавшие антибиотики и наткнулись на аптекаря Ли Вэя. Он шипел Хуа о её матери,