Йохан ван дер Кейл приехал в Парамарибо, чтобы начать всё с чистого листа. Его бизнес по экспорту морепродуктов был лишь прикрытием — в контейнерах с креветками он прятал кокаин. Наркобарон Карлос Мендоса, вечный в кожаной куртке и с сигарой, предложил ему сделку: богатство в обмен на доставку груза в Амстердам. Йохан согласился. Он звонил жене, врал о тропической лихорадке, а сам смотрел на потрескавшиеся стены своего номера. Первый же груз задержали в Роттердаме. Паника, смятая записка от
Пятнадцатилетняя Лотте помогала отцу в старой типографии, когда тот объявил о закрытии. Среди пожелтевших гравюр она нашла потрёпанную тетрадь. На одной из страниц был портрет женщины — Анна из 1674 года. Чернильная клякса на портрете оказалась на удивление тёплой. Вскоре странности посыпались одна за другой. Младший брат Михил показал ей трещину в стене, которая шептала. А ночью в типографии появилась сама Анна, её платье шуршало, как мокрая бумага. Она говорила, что у неё забрали слова, и их
Бывший агент Педро Кастильо жил тихой жизнью, пока его не нашли. Дочь похитили, оставив лишь газетную записку с намёком на старую операцию. Он знал — это голос из прошлого. Пришлось снова стать тем, кем он давно перестал быть. В Роттердаме его ждала Клара Мёллер из Интерпола, холодная и опасная. Она говорила об архиве Штази, но её пиджак пах жасмином — тем самым запахом, что витал в комнате дочери перед исчезновением. Их пути сплелись в Берлине. Среди ржавых станков заброшенной фабрики Педро
Стеф живёт по расписанию: булочка с корицей, офис, синяя ветровка. Его друг Тим, бармен, бросает ему вызов: начать говорить «да» всему подряд. Сначала это петанк в парке с коллегой Лиз, где он проигрывает, но пьёт джин с тоником и впервые за долгое время слышит её смех. Потом всё круче. Он читает Кафку в подвале авангардного театра под техно, чинит кран пожилой соседке, слушая её истории о море. Он даже соглашается вести йогу для собак, чем приводит Лиз в ярость из-за забытых отчётов. На его
За кулисами «Ахоя» царила та особая, нервная энергия, которая бывает только в живом эфире. Пахло свежей краской и тревогой. Шанталь Янцен поправляла наушник, шутя о возможном падении с каблуков, которое станет легендой. Рядом Эдсилия Ромбли листала заметки на столе с царапиной — немой свидетель прошлых выступлений. Ян Смит и Никки де Ягер, в платье с перьями, на последних секундах сверяли световые cue и зеленый луч, пока пятно от кофе на ее рукаве медленно сохло. В гримерке Дагур Сигурдссон из
Йорис, электрик из Роттердама, находит в старом чемодане отца поддельные письма. Цифры в них пугают. Он звонит сестре Лотте. «Папа вляпался во что-то грязное», — говорит он. Они встречаются в кафе у вокзала. Лотте, вся в пятнах от краски, разглядывает распечатки. Йорис бормочет, что банкир Мартин ван Дейк, чьи подписи стоят на письмах, до сих пор работает в том же офисе на канале. Лотте пробирается в музейный архив и находит там картину, упомянутую в переписке. На обороте — детские каракули их