Джо Ябуки, юнец с дока, чья жизнь стоила дешевле ржавой банки из-под сардин. Его путь в мир подпольного бокса начался со встречи с Рикиси Тору, который с презрением указал на его никчёмные кулаки. Это стало вызовом. Он пришёл в душный зал, где пот стекал по стенам, а перчатки воняли дешёвым рыбьим жиром. Он лупил мешок с опилками, пока руки не стирались в кровь. Его первая арена — пол из досок со щелями, где зрители швыряли в него апельсиновыми корками. Но он научился бить так, чтобы слышать
Рэнтаро, самурай с потёртым хакама, патрулирует дорогу у деревни Фукуока. Его жизнь — это пыль под ногами и зазубренный клинок. Он застаёт банду Гэнзо, вымогающую у крестьянина последний рис. Одним точным ударом рукояти по пальцам он заставляет главаря выронить нож. «Сволочь! Твоя честь детей не накормит», — хрипит Гэнзо, отползая в грязь. Самурай молчит. Он просто бросает кривой нож в лужу. Старик Дзэн, чью дочь убили бандиты, приносит Рэнтаро миску холодного риса. «Беги, пока не поздно», —
Семнадцатилетний Кадзуки каждый день таскает кирпичи на стройке высотки в порту. Его отец погиб здесь же, и теперь на семью легла вся тяжесть — дешевые консервы, залатанные туфли сестры Юми. Начальник Сато вечно кричит о сроках, а по вечерам в закусочной девушка Аяко оставляет в его чашке с раменом записки. Ее розовый шарф — единственное светлое пятно в этой серости. Он видит трещину в опоре, но его слова — пустой звук для прораба. Предчувствие не обманывает парня — секция фасада рушится. Аяко
В прифронтовом бункере под Осакой радист Кэйта часами колдовал над треснувшим передатчиком, сквозь шум эфира ловля обрывки вальсов. Его друг Рюносукэ, санитар, раздавал солдатам мятные леденцы — последнюю память о доме. Мир здесь был сведён к консервным банкам, картам на сигареты и колючей проволоке, стягивающей жизнь, чтобы её не рассыпало взрывом. Далеко от фронта, в деревне под Нарой, старик Фумио прятал в колодце мешки с рисом, а его внучка Аяме шила нагрудники из старых кимоно. К ним
В ангаре пахло бензином и одиночеством. Кадзуми, с обгоревшим рукавом, чинил карбютор, а ветеран Такаси ворчал на консервные бобы. Хироси, девятнадцатилетний новобранец, перечитывал письмо от матери, ждущей его фото с медалью. Их жизнь между вылетами состояла из карточных игр на сигареты и тихих разговоров. Такаси как-то сказал, смеясь, что смерть пахнет горелым маслом, а не землёй. Потом был Гуадалканал. Рёв моторов, крики в эфире, дымящийся самолёт Такаси. Кадзуми, уворачиваясь от вражеских