Я и мой дедушка (1954)

Двенадцатилетний Ласло живёт в мире точности. Каждое утро он чистит медные шестерёнки в мастерской своего деда Иштвана, где царит тикающий порядок. «Точность — как дыхание», — бормочет старик, не отрываясь от лупы. Но в кармане у мальчика хранится другой мир — замятый лист с наброском пастуха и овец, сделанным у реки.

Его тайные рисунки замечает Юдит, учительница рисования. Она говорит ему о свете на спинах лошадей, и её слова зажигают в нём что-то новое, трепетное. Однажды дед находит эти эскизы, разложенные на сундуке с инструментами. «Часы кормят, облака — нет», — хрипит он, но его пальцы дрожат, когда он берёт в руки портрет покойной жены, нарисованный внуком.

Наступает тихое утро. Ласло видит на столе жестяную коробку с потёртыми довоенными красками. «Для циферблатов, — бурчит Иштван, отворачиваясь. — Но… можешь и облака испортить». В этой скупой фразе — целое признание. И прощение. И дозволение дышать по-своему.