В разрушенном селе под Смоленском механик Иван Громов чинит трактор при свете керосиновой лампы. Его сестра, Ольга, учит детей в школе, где окна забиты фанерой. Иван — бывший сапёр, его руки помнят взрывчатку, а теперь — сгоревшие подшипники. Он срывается на напарника, злой от бессилия. Через неделю его отправляют в Донбасс, восстанавливать шахту. В товарняке, среди ящиков с динамитом, он спорит с прорабом Сидоренко — тот обвиняет его в бартере пайка за папиросы. В Киеве медсестра Вера Коваль,
Городской инженер Николай приезжает в колхоз «Рассвет», и его чертежи в кожаном портфеле сразу кажутся здесь чужой, ненужной вещью. Председатель Григорий Петрович встречает его скептически, тыча пальцем в сломанную технику: железа нет, а не бумажных схем. Да и доярка Люба поначалу смотрит на него свысока, помня отцовские слова о городских, которые только болты крутят. Но Николай молча снимает пиджак и лезет в замасленный мотор. Он не спорит, а работает. По вечерам в избе рисует детали прямо на
Два мальчика в предреволюционной Одессе. Петя Бачей и Гаврик, почти дети, но их игры уже смертельно серьезны. Они разносят листовки, пряча их под бочкой с квасом, их речь полна условных паролей. Они мелькают в узких дворах Молдаванки, мимо телег с арбузами, их карманы набиты не игрушками, а дохлыми голубями для отвлечения сторожей. Взрослая жизнь врывается обрывками чужих разговоров на бульваре: об обысках в порту, об избитых семинаристах. Рядом матрос Родион, с «Потёмкина», прячет в аптечном
Лето сорок первого начинается с ржавой отвертки и велосипедной цепи в руках у Сашки. По радио играет вальс, сестра Лида развешивает отцовские гимнастерки. Мир еще держится на этих простых вещах. Но вот уже гремит война. Их дом на улице Боженко постепенно пустеет, а потом снова наполняется — чужими людьми, эвакуированными. В углу кухни поселится старуха с кофром, палисадник превратится в блиндаж. Обычная жизнь осталась где-то за кадром, её заменила другая. Сашка, оставшись за отца в депо,